Как свидетельствует ВЦИОМ, индекс социальных настроений россиян, который отражает оценку ситуации в стране, достиг в марте 2015 года отметки в 70 пунктов, что является максимумом за 5 лет. То есть – впервые за последние пять лет россияне чувствуют себя настолько счастливыми. Исторический оптимизм, похоже, снова становится одной из главных гражданских добродетелей.
Несколько лет назад были переизданы дневники школьницы Нины Луговской, чье детство пришлось на сталинское время. Она не разделяла всеобщего восторга, ненавидела социалистический строй и Сталина, и имела неосторожность говорить об этом со сверстниками и писать в дневник, который потом и стал главным документом обвинения.

«Сегодня были похороны сталинской жены. Мне не жаль ее — жена Сталина не может быть мало-мальски хорошей». «Это годы инквизиции, а не социализм». «Жить среди грубого русского народа, стихийного, как зверь, признающего только жратву и подачки. Жить с нескончаемой злостью на всех, начиная с темных крестьян, ненавидеть покорную толпу и стремиться всеми силами помочь ей. Нет ни одного государства, равного по обширности, даровитости и темноте — нашей бедной и немытой России».

Это слова пятнадцатилетней девочки, московской школьницы Нины Луговской. Она вела дневник с 1932-го по 1937 год. Потом всю семью арестовали. Нина, ее сестры, отец и мать были отправлены в лагеря. Она выжила, стала художницей. Несколько лет назад выставка ее работ проходила в Литературном музее, а тираж книги «Хочу жить» был допечатан.

Тетради сохранились в архиве ФСБ как важные документы обвинения. Девушку вынудили признать «террористические намерения против Сталина». Сделать это было легко, ведь после того, как отцу Нины отказали в московской прописке и он был вынужден скитаться, девушка написала: «Несколько дней я мечтала, как убью его — мерзавца и сволочь, подлого грузина, калечащего Русь… Я в бешенстве сжимала кулаки. Убить его как можно скорее! Отомстить за себя, за отца».

Дневники Луговской можно сравнить с дневниками Анны Франк. Яркие писательские способности, то, что Бердяев называл «исступленным чувством личности», почти детский и оттого ясный взгляд на творящееся вокруг безумие. И Луговская, и Франк попали в Историю, оказались, конечно, не творцами ее, а жертвами. Детьми, глубоко раненными тем, что устроили взрослые.

Поражает, как девочка, которую инфицировали лозунгами, гипнотизировали уверениями, что она живет в лучшем государстве, смогла столь критичным взглядом посмотреть на веру сверстников и взрослых. Ее сестры были старше на несколько лет и приходили в ужас от «антисоветских речей» Нины. Похоже, они искренне верили, что, например, голод на Украине — частный случай.

Этот текст интересен не только как редчайший документ эпохи: здесь отражена жизнь подростка со всеми метаниями и мечтами. Ведь Луговская не только бунтовала против строя, она бесконечно влюблялась, мучительно искала смысл жизни. Это почти пособие по психологии подростка: хочет покончить с собой, а думает о завтрашних уроках; записывает тайные мысли в дневник и в то же время обращает всю себя к невидимому читателю; говорит об отчаянном одиночестве и вместе с тем спаяна с окружающими крепчайшими нитями, пусть даже неприятия и нелюбви. И без устали задает себе мучительный вопрос: что он (она, они) думает обо мне? За презрением и высокомерием — не знающее меры желание: любите меня! И панический страх оказаться «такой, как все».

Луговская боялась, что дневник «попадет в руки шпиков» и они будут смеяться над ее «любовным бредом». Рукой следователя подчеркнуто то, что стало основанием обвинения, — это, конечно, не слова любви. Здесь зафиксированы грехи против советского строя. Вот грех уныния: девушка пишет, что ей грустно, что жизнь кажется бессмысленной. Пытается философствовать: «нет в жизни истины и справедливости». Это еще один грех: может, в жизни вообще справедливости и нет, а в СССР — есть. А попытка отравиться — совсем ни в какие ворота. Сорвать нашу стройку, отказаться быть каменщиком? Хотя эта попытка очевидно детская, рука следователя подчеркнула этот фрагмент — здесь проступало несоответствие мировоззрения юной девушки и утвержденного партией оптимистического взгляда на жизнь и историю. Несовпадение не осталось незамеченным — детское инакомыслие было наказано.

Материал был опубликован в журнале The New Times 19.01.2009 года