Автор написал об этом событии на своей странице в фейсбуке:

«В ноябре этого года я написал трагифарс «Эжен и Самюэль спасаются бегством». Он написан в самый острый период войны в Израиле и, конечно, несет на себе отпечаток последних трагических событий. Мы устраиваем читку в прекрасной, на мой взгляд, компании: Ольга Романова, Александр Дельфинов, Максим Курников, Алексей Дедоборщ – и представим ее зрителю на сцене берлинского театра Im Palais.

Интервью прикреплю тоже. С замечательным Андрей Архангельский мы поговорили для радио Свобода о разнообразных социально-экзистенциальных проблемах, не избежав при этом философии и даже любви. Например, вот: «Жизнь до 7 октября 2023 года и после – это две разные жизни, но это тема для отдельного, подробного разговора. Скажу только, как итог: я полюбил Израиль еще больше».

Автор афиши — талантливейшая Eugenia Taranukha.

Часть средств будет отправлена на помощь украинским детям, пострадавшим от войны.

Вечер пройдет с немецкими субтитрами. Перевод — Kollmann Katja .

28 декабря в берлинском Theater im Palais прошла премьерная театрализованная читка новой пьесы драматурга Артура Соломонова — трагифарса «Эжен и Самюэль спасаются бегством». В читке участвовали Ольга Романова, Александр Дельфинов, Максим Курников и Алексей Дедоборщ.

Вначале о форме.

В слове «читка» как раз и таится главная ловушка, но — со знаком «плюс». В принципе, читка происходит в театре перед началом работы над каждой пьесой: участвующие в будущем спектакле собираются в обычной одежде и без грима и пробуют текст на звук, на слух, на голос, при этом не особо по сцене и двигаясь, потому что это ещё даже не первая репетиция, это именно читка.

В случае же «Эжен и Самюэля» (я ошибочно полагал, что речь о великих абсурдистах Ионеско и Беккете, но оказалось, что если это и так, то очень ассоциативно, потому что у Соломонова Эжен — это женщина) всё иначе. Получилось совершенно законченное театральное действие, то есть спектакль (то есть куда больше, чем обозначенная на афише «театрализованная читка»), и тот факт, что три участника и одна участница читали текст по бумаге, ничего в отрицательную сторону не поменял.

Более того: в «читке» явно ощущалась рука режиссёра (был ли он, загадка — по крайней мере, его не объявляли), потому что при всей немногочисленности передвижений четырёх действующих лиц — в основном они стояли, сидели и немного ходили туда-сюда — наблюдалась и логика, и стройность, и в нужных местах синхронность. Ну и интонационно все отработали на отлично. Да и не только интонационно — все были убедительны, находились на своих местах и в своих ролях. Вёл спектакль Дельфинов, который фактически играл самого себя — но не по сути персонажа, а по темпераменту и эмоциям.

У спектакля была одна особенность: участники зачитывали не только свои реплики, но и ремарки, при этом не выполняя их. И это стало одним из самых важных элементов. Как оказалось, если герой читает о себе «встаёт на колени», но при этом на колени не встаёт, а остаётся спокойно сидеть, это производит эффект ничуть не меньший, чем если бы он действительно встал на колени, но ремарку не произнёс бы. (И зачитывать, и осуществлять было бы очевидным перебором.)

О сюжете — совсем коротко. В спектакле говорится о муже и жене Самюэле и Эжен (Курников и Романова), которые хотят спастись бегством, уехав к своему сыну (Дедоборщ). Их консультирует специалист по бегству (Дельфинов). Ни «откуда», ни «куда» они стремятся, мы так и не узнаём, но это не имеет никакого значения, потому что смысл куда шире названий конкретных стран/городов. Автор предлагает и решение, точнее, объяснение, почему люди стремятся куда-то сбежать — но я об этом объяснении говорить не буду, это ключевая часть сюжета и интриги. Существенно и то, что текст более чем новый — израильтянин Соломонов писал его после катастрофы 7 октября, когда перед многими людьми, из какой страны они бы ни были родом, особо остро встал вопрос: собственно, а куда бежать? И откуда?

Но с Соломоновым в Берлине произошёл казус Чехова — правда, для его объяснения мне придётся прибегнуть к приёму, который мне самому не очень нравится — упоминанию личного знакомства. После спектакля Соломонов мне сказал, что писал смешную вещь, ожидая, что зал будет смеяться — а зал реагировал сдержанно. Но говорить, что публика не поняла спектакля, невозможно — наоборот, все всё поняли слишком хорошо и правильно. Просто оказалось, что в этом трагифарсе о последнем (хочется верить, что оно последнее в смысле recent, а не last) времени много «траги-«, и совсем мало «фарса».

То же самое произошло 125 лет назад с чеховской «Чайкой» — многие помнят, что жанр пьесы самим Чеховым был определён как комедия, хотя комедийного в общем понимании там, как выяснилось почти сразу, ровным счётом ничего. Разумеется, в «Эжен и Самюэле» есть смешные фрагменты — но это фрагменты, а не целое. А целое полностью отвечает заявленному жанру: трагифарс. Всё движется к катастрофе, но по ходу дела мы вполне можем и над чем-нибудь всхихикнуть. Впрочем, кратко и нервно.