Вдова Зиновия Гердта Татьяна Правдина: «Я о муже не вспоминаю, потому что он всегда со мной»

21 сентября 2015 года исполнилось бы 99 лет Зиновию Гердту. В память о замечательном артисте публикуем интервью, которое сделал Артур Соломонов с вдовой Зиновия Ефимовича Татьяной Правдиной — переводчиком с арабского языка, подругой актера на протяжении почти 40 лет жизни.

Материал был опубликован 21.09.2006 в газете «Известия»

Как вы думаете, как бы сам Зиновий Ефимович хотел, чтобы о нем вспоминали, с какой интонацией?

Он не любил пышности. Он был человек не тщеславный, но радовался расположению людей. Конечно, ему это нравилось — например, когда он нарушал правила, а гаишник, увидев, что за рулем Гердт, забыв о штрафе, спрашивал о творческих планах. Когда его не стало, кто-то сказал: «Когда чужие внуки плачут — это дорогого стоит».

Гердт кукольник

О Зиновии Гердте существует масса публикаций, но тем не менее очень мало рассказано о его детстве.

Через год после того как мы поженились, мы поехали в его родной город Себеж Псковской области. Он там прожил до 11 лет, учился в еврейской школе, в хедере. В детстве он знал идиш, который потом напрочь забыл.

А два года назад себежане решили поставить памятник своему земляку.

Он рассказывал про папу, который был коммивояжером, про необыкновенно музыкальную маму. У нее был дивный голос, и он часто вспоминал, как мама ему пела еврейскую колыбельную.

Наибольшую благодарность в жизни он испытывал к своему школьному учителю литературы, потому что тот познакомил его с поэзией, которая стала главным увлечением его жизни — он ее знал, чувствовал и любил делиться своим восхищением со слушателями.

Он был младшим в семье, старше него были брат и две сестры. Поэтому и был самым любимым.

Его старший брат уехал в Москву, и Зяму послали учиться к нему.

После школы он попал в ФЗУ Электрокомбината, при котором был Театр рабочей молодежи (ТРАМ), впоследствии ставший театральной студией Арбузова и Плучека. После постановки «Города на заре» их должны были сделать театром, но началась война.

Была создана театральная фронтовая бригада, но трое из студии — Зиновий Гердт, Исай Куцнезов, Максим Греков (Селескириди) — ушли на фронт.

Потом ранение под Белгородом, год с лишним в гипсе, 10 безуспешных операций. Врачи приняли решение ампутировать ногу. Ведущим хирургом Боткинской больницы, в которой в это время был военный госпиталь, была замечательная Ксения Максимилиановна Винцентини, жена конструктора Сергея Королева, который, кстати, в это время сидел в «шарашке».

Уже везя Зяму в операционную, она шепнула ему: «Попробую вдоль» (то есть еще раз попытается спасти ногу). И эта 11-я операция прошла успешно, кости начали срастаться. Нога стала, конечно, на 8 сантиметров короче здоровой, но своя.

Вопросы о любви и ревности

В предисловии к книге воспоминаний о муже вы не соглашаетесь с мыслью Толстого о том, что «все счастливые семьи счастливы одинаково», и обещаете однажды отдельно рассказать о вашем счастье, когда достанет мужества.

Я думаю, что Лев Николаевич ошибался, потому что все люди разные, а потому и счастье, и несчастье у всех разные. Любовь — как талант, который дается очень небольшому количеству людей. Нам с Зиновием Ефимовичем повезло. Мы женились, когда были уже не совсем молодыми. У нас к тому времени были семьи. Когда мы встретились, мне было 32, ему — 44. И вскоре оказалось, что это редкое счастье, как талант, нам дано.

Познакомились мы благодаря гастролям Театра Образцова в Египте, Сирии и Ливане. Тогда меня представили Зиновию Гердту, я должна была перевести на арабский язык «Необыкновенный концерт».

Мы ездили полтора месяца по этим странам, и поначалу ухаживания Зиновия Ефимовича я восприняла вполне негативно, так как у меня было ощущение, что это попытка завязать гастрольный романчик.

К тому времени я была душевно свободна от собственного мужа, которому я за год до этого сказала: «Я тебе больше не жена».

Зиновий Гердт и Татьяна Правдина
Зиновий Гердт и Татьяна Правдина

На гастролях роман с Зиновием Ефимовичем протекал вполне лирично и не был завершен. Меня в аэропорту встречал муж, его — жена. Мы договорились через день встретиться у Киевского райкома партии — это было недалеко от издательства, где я работала. Все развивалось скоропалительно: он объявил о своем решении жене, я — мужу, и тут уж начался настоящий роман.

Зяма ведь не был красивым — невысокого роста, хромой. Но в нем было чрезвычайно мощное мужицкое начало — то, что называется «сексапил», — и устоять дамы могли с трудом. Мне нередко говорили: «Какой замечательный у вас муж!» — на что я отвечала: «Я вас понимаю» (смеется).

Тут неизбежен вопрос о ревности.

Ревности не было, было доверие. Нам обоим повезло, что в еще вполне дееспособном возрасте мы встретились и очень подходили друг другу как мужчина и женщина. У нас был открытый дом, мы оба обожали гостей. Он мог привести любую компанию, и все, что было в холодильнике, выставлялось на стол. Он был естествен, благожелателен, влюблялся в людей, иногда потом разочаровывался…

Book_banner780x290

Шум и ярость

Что было на первом месте для Зиновия Ефимовича — драматический театр, кукольный или кино?

В кукольном театре он провел почти 40 лет. Умением как бы «влить свою кровь» в куклу он владел необычайно. Например, когда он играл Аладдина, казалось, что у куклы меняется выражение лица. Апломбова он играл каждый раз по-разному, даже на гастролях в других странах он ухитрялся импровизировать. Он быстро спрашивал у переводчика, как сказать ту или иную фразу, и «выстреливал» ею в зал.

А с драматического театра, с ТРАМа, начался его путь в искусстве. На театральную сцену он снова вышел благодаря Валерию Фокину, который его очень высоко ставил как артиста. Вообще Гердт считал, что театр интереснее, чем кино.

По счастью, хоть Гердт и был замечательным артистом, в жизни он не был Актер Актерычем.

Я читал, что слово «актер» в вашем доме было почти ругательством.

Мы, как все нормальные люди, ругались, и как последние оскорбительные слова я говорила: «Актер ты!» — а он отвечал: «Ну, за это можно и по морде!»

Помните тот день, когда он выступил на Красной площади в 1993 году?

По телевидению выступил Егор Гайдар и попросил выйти на улицы всех, кто может. Мы собрались идти, Зяма попросил нашего внука Орика остаться, но тот категорически отказался.

Мы поехали по абсолютно пустой Москве, поставили на Васильевском спуске машину и пошли на Красную площадь. Через 15 минут Красная площадь была заполнена народом, стало тесно, как в трамвае.

Зиновию Ефимовичу дали громкоговоритель, и он сказал: «Мы столько прос..али, что давайте сейчас стоять!»

Что могло привести его в ярость?

Он был очень «рукастый», мог смастерить все что угодно, ценил Мастеров, и потому всякая халтура, дилетантизм приводили его в бешенство. Как и все, ненавидел предательство, лицемерие…

О нем писали, что он немедленно разрывал отношения, как только замечал предательство. Неужели он был так бескомпромиссен?

Помню, после выступления одного из писателей он сказал: «Я не подам ему руки». Я ему ответила: «Это очень трудно. Я однажды на людях одному человеку не подала руки — у меня было предынфарктное состояние, а у того человека мой поступок не вызвал никаких эмоций».

Вскоре на прогулке мы встретили того писателя. Он сказал «здравствуйте», и Зяма, конечно, ответил.

Болезнь и кураж

Какое впечатление на него произвела поездка в Израиль? Он чувствовал связь с еврейским народом, его культурой?

Ощущения, что это его страна, его народ, у него не было. Он был россиянин. В синагогу не ходил, но омлет с мацой любил. Они с актрисой Войтулевич ездили по городам Израиля с потрясающим спектаклем по рассказу Бабеля «Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна», поставленным в театре «Гешер». Жаль, что он не записан на пленку.

А Иерусалим нам показывал Гарик Губерман. Помню, мы подошли к могиле царя Давида, и вдруг откуда-то возникает человек и просит у Гердта автограф. Зяма говорит: «Пожалуйста. Но Додик не обидится?» (смеется).

Отдыхали вы чаще всего в палаточном лагере, особо не жалуя санатории и пансионаты.

Наши поездки в лагеря от Дома ученых были настоящим праздником. Ведь все равно самое главное на свете — это люди, и общение — самое сладостное, что есть в жизни. Там была только одна обязанность: один раз в сезон ты должен быть дежурным в столовой. И академики, и младшие научные накрывали на стол, подавали блюда, уносили грязную посуду. Потом в этот лагерь стали ездить семьи Окуджавы и Ширвиндта, Никитины.

Однажды я приехала из какой-то командировки, и Зяма мне говорит: «Мне дали «народного СССР». А еще меня сделали почетным членом Дома ученых». И он, и я гораздо больше обрадовались этому званию, чем «народному артисту».

ГердтКаким было его отношение к религии?

Зиновий Ефимович хотел бы быть верующим. Но сказать, что он веровал, я не могу.

Что тогда он противопоставлял мыслям о смерти?

Он думал о смерти не больше, чем другие люди. Но в какой-то момент, когда серьезно заболел, он сказал: «Боже мой, девочка, как тебе без меня будет плохо!» Он понимал, что уходит, но, слава Богу, не мучился и не знал диагноза.

Он умер 18 ноября, а последний «Чай-клуб» был 21 октября, меньше чем за месяц до его ухода. Я обычно никогда не ходила на съемки «Чай-клуба», но вдруг ко мне прибежала режиссер и заставила меня посмотреть съемку.

Перед камерой сидел Гердт, которого совсем недавно принесли на площадку на руках. Он шутил, импровизировал, был весел. Когда его унесли, положили в постель и он снова обмяк, я сказала: «Ты же совсем недавно был такой энергичный!» — «Ты знаешь, старая цирковая лошадь, когда слышит фанфары, встает на дыбы. Это кураж».

Он был мужественным человеком. Серьезные заболевания он переносил легко, без жалоб. А какой-нибудь мелкий грипп — гораздо хуже (смеется).

Есть такая восточная пословица: «Чем больше человек, тем больше его тень».

Ну конечно, были у него недостатки — бывал вспыльчив, порой несправедлив… Но описать какую-то «большую тень» я не смогу. Наверное, таково свойство человеческой памяти — все плохое забывается.

Однажды меня спросила журналистка: «Когда вы вспоминаете Зиновия Ефимовича, что именно вы вспоминаете?» Я сказала: «Я его не вспоминаю». — «Как так?» — «Потому что он всегда со мной».

Я себя долгим тренингом убедила, что он уехал на продолжительную гастроль. А поскольку я к нему на гастроли прежде приезжала, то… наверное, и теперь скоро приеду.

Роман "Театральная история" Артура Соломонова - купить с доставкой по почте в интернет-магазине Ozon.ru Роман «Театральная история» Артура Соломонова — купить с доставкой по почте в интернет-магазине Ozon.ru
Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир
Опубликовать в Одноклассники
Опубликовать в Яндекс

Материал опубликован

3 комментария

  1. Tatiana
    Tatiana at | | Ответить

    Чудесное интервью. Спасибо Артур.

  2. Маргарита Суровцева
    Маргарита Суровцева at | | Ответить

    Сказать о Гердте, что Он лучший Паниковский, мало. ОН — ПАНИКОВСКИЙ. Другого в этой роли не приму.
    А историю с Мейерхольдом не первый раз прочла, и снова восхитилась. Гердтом, и Мейерхольдом, конечно. А ещё вспоминаю, как Григорий Поженян за честь Гердта «боролся» с антисемитом. Сам Гердт мог «воевать» с кем угодно за своих друзнй но не за себя.

  3. Маргарита Суровцева
    Маргарита Суровцева at | | Ответить

    Гердт — ПАНИКОВСКИЙ. Другого в этой роли не представляю. А неповторимый «Необыкновенный концерт» без Гердта — конферансье просто не мог существовать. У Образцова — отличный вкус и чутьё…
    О чувстве справедливости. Читала, что Григорий Поженян вступился за честь Гердта против антисемита… Гердт всегда отстаивал честь своих друзей, но за себя — стеснялся, как многие .

Ваш комментарий будет опубликован сразу после модерации.

Оставить комментарий