9 июля — день рождения Лии Ахеджаковой. Мы публикуем два — очень разных по стилю и смыслу —  интервью с ней. Одно было сделано в 2012  году и почти полностью посвящено событиям, мечтам и разочарованиям того протестного года.  Другое интервью — 2008 года — о ролях, актерском гоноре, победах, смирении и ошибках.  О чем бы ни шел разговор — о театре или о политике — в интервью предстает личность цельная и сильная. С днем рождения, Лия Меджидовна!Материал был опубликован на интернет-портале Snob 09.08.12

Многие деятели российской культуры принципиально аполитичны. Но народная артистка России Лия Ахеджакова стремится высказываться по самым актуальным вопросам, ходит на митинги, на громкие судебные процессы. Мы поговорили с ней о том, как менялось ее мироощущение с декабря прошлого года по сегодняшний день, как в театральных залах публика разделилась на «Поклонную» и «Болотную» и почему она очень верит в поколение двадцатилетних

С чего началось ваше столь активное участие в жизни общества?

Может быть, с того утра 91-го года, когда мне позвонила Чурикова: «Вставай, переворот. Едем к Белому дому!» Каких прекрасных людей мы там встретили! Какое братство! Когда мы ночью уходили, к нам подошла женщина: «Позвоните моей дочери, чтобы не волновалась. Я остаюсь на ночь здесь. Я медсестра. Понадоблюсь, если что случится». Позвонила я уже из дома: «Ваша мама с защитниками Белого дома. Не волнуйтесь». А дочка мне отвечает: «Ну, эта мама! Вечно что-нибудь выкинет!»

Тем не менее я очень надеюсь именно на молодых, на тех, кому 18, 20, 25 лет. Они другие, они лучше нас. Накануне митинга на Болотной я познакомилась с двумя студентами, девушкой и юношей. Волонтеры. Это они — одни из тех, кто готовит эти митинги. Ехали вместе по пробкам на телеканал «Дождь». Два часа туда, два обратно. Разговаривали. Я уже думала — все, так и буду доживать с этими новостями из СИЗО, из Хамовнического суда, остросюжетными событиями из личной жизни звезд шоу-бизнеса и Рублевки и сногсшибательными сведениями о сверхчестных выборах от Чурова. Но тут у меня мир перевернулся, ко мне вернулась надежда. Оказывается, выросло поколение людей, которых нельзя ни запугать, ни обмануть, ни развести, ни провести. Они другие. Они владеют одним-двумя иностранными языками, у них нет страха, они могут жить в любой части земного шара, но хотят жить здесь, в своей стране. Хотят жить не обманутыми и обворованными, униженными и оскорбленными, а жить достойно, уважая себя и свою страну. Их не запугать скороспелыми законами, появившимися на свет в результате испуга, который накатил на нашу Думу, страха перед гражданским неповиновением. К счастью, всех в тюрьмы не засадить, хотя опыт в этом деле у нашей страны огромный. Надеюсь, до 58-й статьи дело не дойдет.

Что бы вы могли этим молодым людям сказать, посоветовать?

Я ничего не могу, скорее, они могут нам сказать, да так скажут — мало не покажется. Они не боятся начальников, автозаков. «Архипелаг ГУЛАГ» для них — слишком далеко. И, заметьте, они образованны. Как бы ни плевали в сторону интеллигенции, она есть, она совесть нации.

Когда такое было, чтобы огромное количество людей побросали все свои дела и бесплатно, на одном энтузиазме, бросились гасить чужие пожары, несли одежду, деньги, лопаты, везли с собой все, что надо пожарникам, лезли в огонь, спасали чужие дома? А доктор Лиза, Лиза Глинка — это целое явление в нашей жизни. Она сделала своей профессией кормить, лечить, обогревать бомжей, одиноких онкологических стариков, больных и всеми забытых. Вокруг нее волонтеры, бессребреники, не за деньги, не за престиж, не за награды служат бедным, страдающим, заблудшим, грешным. Этим, я знаю, занимаются батюшки в России, их доброта и любовь бесконечны — не грозить геенной, не наказывать, только любовью и милосердием спасать.

А что мы увидели в эти дни июльские, когда случилась трагедия с Крымском? Сотни волонтеров со всей России рванули на помощь пострадавшим от стихии, не государство, а волонтеры. Вспомните крик души какого-то погорельца: «Верните рынду! Мы без вашей помощи — сами, миром погасим пожары!» Время рынды пришло. Дума наша бедовая опять подоспела, думу думают, как бы волонтеров окоротить, ограничить и под закон подвести! Как бы это законотворчество не привело к полному краху закона. К полному глобальному неуважению (если не сказать хуже) к властным структурам, более того, к ненависти к тем, кто должен защищать общество от бандитов, ворья, насильников, убийц, а на самом деле творит беззаконие. Ведь что наделали? Раскол в обществе, но и раскол среди верующих. Если позволено будет, присоединюсь к протодиакону Кураеву: «Легко дать людям разрешение на выплеск ненависти, а обратно загнать это значительно тяжелее».

История с Pussy Riot сильно расколола общество, как ни странно. Речь идет не только о судьбе трех молодых девчонок, речь идет о христианских ценностях — милосердии, сострадании. Негоже церкви выступать в ногу с силовыми структурами. Конечно, в прежние времена сожгли бы всех троих, но мы же не в средневековье! Один пострадал за то, что твердил, что Земля вертится. Слава Богу, доказали, что вертится. Церковь, в отличие от силовых структур, от правоохранительных органов, призвана любить, защищать человека, которого притесняет и устрашает государственная машина. Там, только там спасение найдет слабый человек, замученный болезнями, старостью, бедностью, разбойниками, неправедным судом, там жалеют и прощают.

Вы можете вспомнить, как изменялось ваше мироощущение — начиная с декабря прошлого года и по сегодняшний день?

Началось все с эйфории по поводу огромного митинга в декабре. Возникло ощущение, что страна очнулась. Какие лица, какие люди, какая атмосфера! Потом — «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке» — Белый круг на Садовом! Мы репетировали с Димой Крымовым и после репетиции пошли по Сретенке на Садовое.

Я видел фотографии, сделанные около театра «Школа драматического искусства», — там стоит Дмитрий Крымов в белом шарфе.

Мне Кирилл Серебренников отдал свои белые гвоздики, а я отдала Диме белый шарф. С нами стояли незнакомые, но такие родные люди, мы разговаривали, шутили, держались за руки, как старые друзья. Шли знакомые журналисты, актеры, режиссеры — мы все обнимались, как очень родные люди. Ехали машины с такими потрясающими плакатами, остроумными, едкими, бесстрашными. Какая это была прекрасная страна! А «Оккупай Абай»! Среди молодых лиц Гета Яновская и Кама Гинкас! Шли писатели, раздавали автографы, беседовали, полиция улыбалась. Качество жизни изменилось. Но нет же! Нашли провокаторов: им шумно, газоны топчут, у них дети не спят!!!

Вы вспоминаете об этом так, словно все это происходило много лет назад.

Да, столько за это время произошло печального, отрезвляющего, подлого. Вообще, напряжение в обществе началось с непрекращающихся обманов на выборах. Затем плавно все перетекло в аресты участников митингов, участников настоящих и мнимых… Аресты, аресты, обыски… А дальше на авансцену вышла Дума. Это вот у актеров бывает, когда роль не готова, премьера, надо уже на сцену — и от страха случается «медвежья болезнь». Именно этой болезнью можно объяснить закон о клевете и закон об иностранных агентах. Это нанесло вред обществу куда больший, чем выступление Pussy Riot в храме. Как будет существовать после этого наша журналистика? Клеветой можно назвать все, если учесть опыт Хамовнического и Басманного суда. Клеветой окажется смерть Магнитского. Таисию Осипову правильно держат в тюрьме, и она здоровая симулянтка, Ходорковский, конечно же, будет сидеть до 2018 года, так как спер у себя нефть, а со спертых денег не заплатил налог и так далее. «Русь сидящая» — вообще миф и будет объявлена клеветой на судебную систему.

Жалею, что 6 мая я была на гастролях, а не с теми, кого потом так жестоко развели. Но на Сахарова я успела, полицейские мне помогли пройти, очень благодарна им — место было хорошее: я все видела, все слышала. Лица у людей — светлые, пришли с папами, с мамами, гроза надвигалась, а они стоят, улыбаются. Нет страха! Вот что прекрасно! Им не важно даже было, по-моему, что говорят лидеры. Главное — мы все вместе!

Что вы думаете о противостоянии Поклонной и Болотной? Вы на Поклонной не были? Хотя бы из интереса?

Еще этого не хватало. В нашем спектакле Circo Ambulante есть тема одинокого противостояния против власти. Сразу чувствуется, когда в зале, грубо говоря, люди с Поклонной, а когда с Болотной. Иногда так легко играть, легко дышать! А порой — стена между сценой и залом, зловещее неприятие. Это значит, не разделяют, им все враждебно. Уходят. Демонстративно. Поклонная, значит, нечаянно пришла.

То есть общественное противостояние проникло и в театральные залы?

На таких спектаклях — да! У нас в «Современнике», по-моему, никогда так не принимали «Крутой маршрут», как сейчас. Только на премьере. Это ведь память о сталинских лагерях. В финале мы кричим: «Да здравствует товарищ Берия! Ура!» И решетка захлопывается. Сцена отделена от зала страшной тюремной решеткой. В зале тишина гробовая. Потом овации. Ну, что это за беда такая, неужели опять актуально? Опять стрелка пошла на бурю, не приведи Бог.

Что может эту бурю предотвратить? На что вы надеетесь?

Надежда умирает последней, говорят. Надеюсь на нашу культуру. На литературу, на театр, на кинематограф. На нашей территории, слава Богу, большие художники не переводятся. Талантами выживаем. Были времена, художников сажали, убивали, облучали, расстреливали, запугивали, преследовали. Они прошли через красный террор, через сталинские лагеря, постановления ЦК КПСС, выволочки Хрущева. Кто-то уехал навсегда и обогатил мировую культуру, кто-то расстрелян, у кого-то сердце разорвалось. Но великая поэзия, божественное изобразительное искусство, музыка, память о великих спектаклях — все осталось. Рукописи не горят. Культура вечна и неубиенна.

ЛИЯ АХЕДЖАКОВА О РОМАНЕ АРТУРА СОЛОМОНОВА «ТЕАТРАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ»

Лия Ахеджакова — The New Times

Материал был опубликован в журнале The New Times 07.07.2008 года

Лия Меджидовна, вы нередко комментируете в прессе политические и общественные события. Что заставляет вас высказывать свои политические убеждения, в то время как многие предпочитают просто не вмешиваться в эту область?

Это не политические убеждения. Это убеждения, входящие в нашу профессию: сочувствие, неприятие несправедливости. А политика меня абсолютно не волнует. У меня даже есть подозрение, что она всегда нехорошая. Всегда грязная, всегда опасная. Можно во что-нибудь вляпаться нехорошее: когда думаешь, что ты выступаешь за дело, которое должно защищать интересы людей, а потом оказывается, что ты просто поучаствовал в чужой игре… Поэтому о политике я не говорю.

Страхи поколения

Как вы думаете, сейчас страха в обществе стало больше, чем раньше?

Вообще, страхов слишком много оказалось в жизни моего поколения. Книжки ночью, запершись на все засовы, занавесив окна, лихорадочно читать. Всех вокруг подозревать в стукачестве. «Это не телефонный разговор…» Забыли? К сожалению, не удается забыть. А вечный страх перед начальником, а наша медицина? А Аня Политковская, а Щекочихин, а Наташа Морарь, а Ходорковский, а гнусная история с Алексаняном… А нищая старость? Забоишься тут.

Раньше подобные страхи у вас были?

Были, есть и, боюсь, будут.

Вечное холуйство

Говорят, что художники делятся на два типа: один хочет изменить с помощью творчества что-то в себе, а другой — в окружающем мире. Вы бы к какому типу себя отнесли?

Ничего, кроме себя, и то с большим трудом, изменить в окружающем мире я не могу. И не собираюсь. Мне кажется, это невозможно. Только Господь Бог может что-то изменить. Например, рабство — неискоренимо… И никакими гениальными спектаклями, никакими произведениями искусства его выбить невозможно. Каждый должен из себя раба выдавливать. Но почти никто не собирается этого делать…

Вы говорите о человеческой природе вообще или конкретно о наших соотечественниках?

Я о других странах не могу говорить, я не так хорошо их знаю. Но я очень хорошо знаю Россию. Я столько ездила по нашей стране… И когда театры перестали на гастроли ездить, я огорчилась. Но поскольку есть несколько спектаклей, которые я играю не в «Современнике», я выезжаю с ними. Не устаю удивляться, как многолики проявления рабства. Например, вечное холуйство. Сталинизм, опрокинувший целые народы в рабство, до сих пор жив, здравствует и даже пускает свежие росточки. Поди, вытрави этого раба по каплям — он как злокачественная опухоль. А молодые, крепкие фашисты, забивающие до смерти юношей с другим цветом кожи или просто говорящих на другом языке? Это уже не раб — это варвар.

Светлые люди

Страна, которая открывается перед вами во время гастролей, — какая?

Изменения колоссальные. Появились новые изумительные театральные помещения. Строят храмы, роскошные дворцы культуры, новая архитектура. Это в больших городах и там, где нефть и газ. Но очень много нищенства, чиновничьего беспредела, зверского рейдерства, бесправия человека перед государственной машиной. Много светлых людей в стране. Даже неожиданно много. В какую далекую провинцию ни заедешь, обязательно там есть образованные, светлые люди. Мы когда-то с Васей Лановым поехали по приглашению на день города Новокузнецка. Привезли нас в какую-то деревню. Мы выступили, а потом для нас устроили банкет — грибы соленые, картошечка, самогон. Подходит ко мне женщина в белом платочке, учительница, она была на нашем концерте. Говорит: «Лия Меджидовна, у вас есть пять минут? Во-первых, вот вам сметана, и Василия Семеновича тоже покормите… А во-вторых, я хотела узнать, вы в последней «Литературной газете» статью Померанца читали?» Я говорю: «Как ни странно, читала». Тогда это была хорошая газета, где печатались лучшие умы России. И мы обсуждали с ней потрясающую статью Григория Померанца. В любой провинции можно встретить единомышленников и более образованных людей, чем ты сам. Людей, которые живут культурой, которые знают, что происходит в искусстве, философии, литературе. Меня поразила эта учительница. До сих пор ее помню.

Появились новые имена в литературе, театре, кинематографе. На днях в театре Васильева посмотрела спектакль Димы Крымова «Демон. Вид сверху». Ошеломляющее впечатление. Мощные метафоры, достигаемые простыми средствами. Играют студенты и молодые талантливые артисты, вызывающие эмоции, которые по плечу великим актерам. Я думаю, папа с мамой — Анатолий Эфрос и Наталья Крымова — были бы счастливы увидеть такой спектакль сына. Не могу не вспомнить театр Николая Коляды в Екатеринбурге — «Гамлет», «Женитьбу», «Короля Лира», «Амиго»… Живой русский театр. Уважаю. Горжусь. Восхищаюсь.

А вы могли бы отказаться от наработанного годами опыта и поучаствовать в театральном эксперименте?

С огромным удовольствием, если я доверяю режиссеру. Но есть экперименты, которые мне противопоказаны. Однако они должны быть. Это поиск своего театрального языка. И слава богу, что это стало возможным. Прекрасно, что появились театральные фестивали NET и «Территория». Появился огромный спектр возможностей и средств выразительности в театре: Херманис, Лепаж, Серебренников, Черняков, Дима Крымов, Костя Богомолов…

Если бы была возможность что-то поменять в прошлом, что бы вы изменили?

К сожалению, такой возможности у меня нет.

Вы полагаете, что крупных побед за вами не числится?

В основном маленькие победы над собой, над недоверием к себе и своим актерским возможностям. Нельзя было мельтешить, сниматься где попало. Знать бы, что впереди будут Петрушевская («Квартира Коломбины»), потрясающие партнеры, режиссеры — будет Рязанов, Серебренников, Валерий Фокин, Владимир Фокин, Коля Коляда… И вообще — «Современник». Можно было бы потерпеть, победствовать.

Смирение — в работе

Кино со своим участием смотрите?

С трудом! Я не могу себя видеть на экране. Потом смиряюсь, понимая, что вот эту сцену недотянула, эту хорошо сыграла, эту промямлила.

То есть никогда не хотелось крикнуть что-то вроде знаменитого «Ай да Пушкин…»

Повода не было так восклицать.

А с самого начала профессионального пути было так?

Я много лет сомневалась в том, что правильно выбрала профессию. Поверила в себя, когда сыграла в спектакле «Квартира Коломбины » у Романа Виктюка.

Уже были роли в кино, известность, а уверенности в своих силах не было?

Да, не было ничего такого, чтобы я могла в себя поверить. А вот этот чудесный спектакль принес мне уверенность, что я своей профессией занимаюсь.

Какое влияние оказали на вас родители?

Папа был режиссером, мама — актрисой. Театр — это наследственное. Они работали в провинциальном театре, который жил очень трудной жизнью, они мне и привили смиренное служение театру. У меня нет проявлений актерского высокомерия: на этой площадке играть не буду, для этих зрителей не стану… Я могу играть в глухой провинции, играть для двух рядов зрителей. У меня ментальность провинциальной рабочей лошадки. Это, конечно, от родителей, из детства.

Разве некоторый гонор не входит в арсенал того, что принято называть актерским достоинством?

Мой гонор выражается только в том, что я не хочу много мелькать на экране и на сцене, мелькать по мелочам. Но если предлагают маленькую роль, в которой заложено богатое содержание, где есть возможность сыграть судьбу, — это один разговор. А когда нужно выйти на сцену или сняться в фильме только для того, чтобы посмешить, у меня все внутри протестует. Но это не гонор, а актерское достоинство.

Конфликты были с режиссерами?

Да.

А как же смирение?

Смирение — в работе. Доверься режиссеру абсолютно. А когда тебя по мелочам начинают пользовать, вот буквально — пользовать, я протестую.

В театре ничего не ждет

Какими будут ваши следующие шаги в театре и кино?

Ждать времени уже не осталось. Но все равно надо ждать.

Галина Волчек предлагает новые роли?

Нет. Ведь театр надо строить на молодежи. А в «Современнике» сейчас очень сильная молодежь. Боюсь, что меня уже ничего в нашем театре не ждет.

У каждого человека есть воспоминания, от которых ему становится теплее…

Я не склонна жить воспоминаниями. Я ищу утешения в том, что есть, а не в том, что было. Если все время обращаться в прошлое — это больно.

Потому что это больше не вернется?

Да, поэтому.

Вы сожалели, что у вас нет возможности ничего изменить в своем прошлом. А что вам хочется оставить неизменным: встречи, события?

Мой дом. «Современник» бы оставила, Рязанова, Виктюка, обязательно Серебренникова, партнеров своих любимых: Аллу Покровскую, Валю Гафта, Игоря Квашу, Мишу Жигалова, Богдана Ступку, Витю Гвоздицкого, Гаррика Леонтьева… Мои любимые спектакли. Моих любимых друзей и подруг, мою семью. Это все я бы сохранила.

Уже немало.

Да, конечно. Все дурное — сама, все хорошее — Бог послал.

Роман «Театральная история» Артура Соломонова — купить с доставкой по почте в интернет-магазине Ozon.ru